Бард Десятник, но не Слепаков

Считается, что большинство жителей лазурных сфер наблюдают свой дом как невообразимую ослепительную вышивку, разработанную призматическими нитями астрального света. Но кое-кто из них улавливает непонятную и вечную красу не зрением, а слухом. Для Барда, таинственного и вечноживущего менестреля, восхитительная конъюнктура лазурных сфер потреблять мистическая и дивно сладенькая симфония.

У истока времен Песенник бесполезно плыл через безглагольный космос, переживая исключительно предвкушение: незадолго обязано водилось приключиться кое-что чудесное. Предположение не перехитрило его: едва зажглись главные звезды, запирательство водилось нарушено, и в ушах Гуща грянули главные очаровательные нотки творения.

Он путешествовал по гармониям меж звезд совместно с отзвуками воодушевления и мыслей, оставшимися спустя их зарождения. Эти фрагменты энергии, звучавшие в полутонах, он называл мипами. Они тянулись к Барду, заслуживало ему вплести свой мотив в грандиозный концерт, постоянно проносившийся безукоризненно и торжественно.

Это не водилось его прекрасным творением, но он до барабана довольствовался ему.

Впрочем после неясное время в стройную гармонику вторгнулся диссонанс. Первоначально он был столь незначителен, что Песенник проглядел бы его возле ушей. Вмешались внимательные мипы, какие приковывали его увлечение к мелочам: тут милиция некстати переменила темп, там появилась неожиданная синкопа, а временами там, где руководствовалось существовать звуку, не бряцало окончательно ничего.

Песенник разыскивал в небесных сферах то, что пролило бы свет на происходящее, пока еще не натолкнулся для агрегат диссонанса. Было это кое-что поразительное – мир, некоторый распевал личную песню.

Музыка, какую выпускала Рунтерра, происходила изо безызвестной ему магии и водилась простой и хаотичной – абсолютно как жившие там смертные создания… Однако водилось в ней и некоторое очарование, как в раскатах грома или в сладкозвучном перестуке буковой "музыки ветра" накануне грозой. Песенник не желал вклиниваться на протяжении данной мелодии, но, увы, она давно закончилась существовать контрапунктом к корпоративнее музыке зароненной и понемножечку останавливалась разрушительной. С этим следовало отчего-то делать.

Песенник и сопровождающие его мипы пересекли меру вещественного круга и спустились для Давнишную вселенную Ионии. В тот же миг его уши уподобились глазам, и он сотворил себе простое тело из тканей и безделушек, что нашлись в повозке путешествующего музыканта-шалмейщика. Таинственная совершенная видимость с тремя отверстиями заступила ему лицо.

Он долгие возрасты путешествовал по миру, приводя в смятение сиречь энтузиазм тех, кто встречался ему на пути, и понял, что мастерство вновь больше запутано, чем казалось. В мир Рунтерры, не по-другому будто неправильный, попало множество предметов, награжденных огромной, невоздержной силой, и собственно они нарушали прирожденный грандиозный порядок. Адресовав взгляд к небесам, Песенник наступил к выводу, что здесь замешана некоторая крепость изо лазурных сфер… но какая собственно – он не знал.

Впрочем он до барабана зачислил для себя значимостей хранителя и замерз подыскивать предметы, каким водилось не пространство в данном мире, и возвращать их туда, где они не принесут вреда. Это лишь начало к тому, дабы зароненная вторично грянула гармонично, однако без этого шага Рунтерру не спасти от того, что лежит за ее пределами.

А Бард не глух к будущему. Он знает, что грядет громадная война, какая раскатается не в одном мире, а во всех мирах. И когда эта война начнется, ему понадобится остановиться на чью-то сторону.